![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Двенадцать завтраков с Мефистофелем
Jul. 6th, 2009 07:43 pm1.
- Правду ли говорят, мессир, что когда-то все люди были андрогинны, а бог разделил людей надвое. И вот мы бродим по Вселенной, разыскивая причитающуюся половинку?
- Абсолютно верно, - Мефистофель входил в столовую, вытирая руки полотенцем. На нем был полосатый отцовский халат и мои носки.
- Интересно, возможно ли мне найти свою половинку. Кто он? Какой он? Должно быть, он мне роднее, чем все сестры и братья?
- Так-с, сейчас посмотрим, - он извлек из кармана черный электронный блокнотик, пробежал пальцами по кнопкам - Лючано Поричелло, вонючий ланцерони, бродяга и педераст, умер в 1863 году, обожравшись пармской ветчины. Краденой, между прочим, ветчины. Наверное, тоже мечтал найти alter ego. Хочешь, я приготовлю на завтрак зеленый салат, а ты бы пока сбегала в булочную?
2.
- Странное ты существо, моя девочка, - Мефистофель ковырнул вилкой ломтик "Рокфора" - тратишься на этот плесневелый сыр, но брезгуешь брынзой. Платишь продажным женщинам, но чураешься ласок Возлюбленной. Куришь опиум в притонах, но чистый деревенский воздух вызывает у тебя асфиксии. Свою жизнь ты тратишь на умирание. Странное ты существо...
- Но, быть может, в отличие от остальных, мне хотя бы умереть удастся наоборот...
- Кого ты пытаешься обмануть? - он вкрадчиво расхохотался и потрепал меня по щеке.
3.
Мы завтракали мороженым с орехами и шоколадом. Мы пили ситро. Мы читали вслух. Мы смеялись. Было редкостно покойно и празднично.
- Как ты уродлива сегодня! - вдруг сказал Мефистофель, посмотрев не меня поверх очков - Что с тобой? Он вынул из кармашка лупу и принялся разглядывать меня самым тщательнейшим образом:
- Ухо обожжено...
- Да, потому что она стонала.
- Левый глаз испорчен кровоподтеком...
- Да, потому что она была красива.
- Правый отсутствует вовсе...
- Да, потому что она усыпляла меня поцелуями.
- Ребра. Вероятно, поломаны. Плечи в синяках...
- Да, потому что она ласкала мое тело.
- Ты только посмотри, что стало с твоими пальцами!!..
- Да, потому что она пригласила меня внутрь.
- Ноздри порваны по краям...
- Да, потому что она истекала ароматом тюльпанов.
- Мертвенно-синие губы...
- Да, потому что к губам она так и не прикоснулась.
- Эта любовь оставит от тебя руины, старуха. А ведь я - предупреждал!
- Да. И мне придется рождать для себя иной фасад, заново белить портики и шлифовать колонны. Что же мне делать, мессир!?
- Это все пустяки. Я раздумываю, где доставать для тебя свежее сердце, живую печень, чистые легкие, сытую кровь?
- И душу.
- Вот как!? Ты пользуешься моим расположением, меркантильная сволочь. А где же предыдущие четыре? - Мефистофель сунул в рот ложку мороженого и, дурачась, вспенил его на губах.
4.
Он вытер губы салфеткой и, свернув ее корабликом, сказал:
- В основе всех ваших подвигов лежит жажда половых наслаждений.
- Ну, это Вы загнули, мессир. А как же жажда славы? Денег? Власти, наконец?
- Твои стихи принесут тебе славу, ибо ты сможешь возбуждать множество женщин. Твоя слава принесет тебе богатство, и ты сможешь покупать множество женщин. Твои деньги принесут тебе власть, и ты сможешь покорять множество женщин.
- Нет-нет, мессир. Мне нужна только одна женщина. Мне нужна моя возлюбленная. И стихи я буду слагать только ей, и только для нее куплю ожерелье из черного жемчуга, и только она покорится мне однажды. Дождливой грохочущей ночью, когда все вокруг будет содрогаться нам в такт!...
- Эка ты возбудилась! - улыбнулся Мефистофель - Гарсон, пожалуйста, холодного нарзану!!
5.
- Я хочу родить. Зачать в самой глубине и выплеснуть на свет. Вы станете отцом моего сына, мессир?
- Вероятно, мне придется - Мефистофель перемешал овсянку, добавил масла, надкусил бутерброд.
- Ребенок будет лучшим моим творением. Все стихи, недорощенные мысли покажутся мне мусором. А любовь к нему затмит прошлые раны, романы и увлечения.
- М-м, кому ты собираешься посвятить лучшее творение?
- Своей Возлюбленной, мессир. Она не может писать, она не может иметь детей. Я посвящу сына ей.
Мефистофель рассмеялся в голос, зачерпнул кабачковой икры и с видимым наслаждением вылизал ложку.
- Почему же Вы смеетесь, мессир? Надо мной?
- Не над тобой. Но скажи мне, что ты будешь делать с черновиком, если шедевра не получится? И согласишься ли делить славу со мной в случае успеха?
6.
- Мессир, скажите, Любить - это ремесло?
- Угу - ответил Мефистофель, срезая с яблока тонкую ленточку кожуры.
- ... или талант?...
- Угу - повторил он снова, и вторая зеленая завитушка упала на блюдце рядом с первой.
- или гений?...
- Угу - произнес Мефистофель в третий раз, неуклонно полосуя серебряным ножичком глянцевую обложку.
- ... и существует ли абсолютный гений в любви?..
- Угу - он не поднимал на меня глаз.
- ... и каков же он? что он?...
- Хм - Мефистофель рассек плоть.
- ...если он гениален, то, пожалуй, любое сердце ему удастся согреть, зажечь, оплодотворить, влюбить в себя!.. - я хитро заулыбалась.
- Что это ты себе вообразила? Гений в том, что ему удастся согреть и оплодотворить, не влюбляя, - он бросил мне в ладони обнаженный плод.
7.
Мефистофель ворвался этим утром ко мне в комнату пятнистый и прекрасный, как фавн. Примостился на краешке канапе. Свил ноги гибкой петлей. Достал из сумочки чизбургер и уставился на него.
- Твой тиран умер вчера. В Венеции. Ешь спокойно, - сказала я ему, улыбаясь.
- Да, мой бог умер вчера. Теперь тело Вацы не нужно ни голоду, ни душе. - Мефистофель опустился на колени и заплакал, как русалка.
8.
- Вот тебе загадка: в моей жизни было три прекрасных женщины. - Мефистофель, вероятно, только что возвратился с ночной пирушки. Он был откровенен и стариковски-слезлив. - Представь себе, все три умерли от язв. Первая - от язвы желудка, вторая - от язвы на нижней губе, третья - от сердечной язвы. Третья любила меня так сильно, что заболела. Теперь скажи мне, кого из них тебе жаль больше? - Мефистофель крепко выжал в чай лимонную дольку.
- Конечно же, последнюю, мессир, ведь она?..
- Все ясно. Да, она любила меня. А первая была самой страстной, самой сумасшедшей. Она проигрывала себя на скачках. Обожала острую мексиканскую пищу и водку. Она изменяла мне с кубинскими моряками в порту и с французскими хористками в закоулках борделей. Иногда мы уходили в поле и лежали, разбросав руки, блуждая глазами в созвездиях. А потом любили друг друга так, что земля подбрасывала вверх наши бедра, пружиня. Она, конечно, не любила меня, - он улыбнулся. - Вторая много курила, пила абсент, читала стихи, сидя в плетеном кресле. Она была манерной особой с ломаными руками. И ее любовники всегда смотрели свысока на меня, на мои стоптанные туфли, бедную одежду. Она втаскивала меня в свою постель и заставляла подчиняться ей, а потом давала мне денег. Она резала себе вены, убивалась люминалом и ждала спасения. Мы много путешествовали: Греция, Египет, Индия. В Индии она и подцепила эту заразу. Уже ничто не смогло ей помочь. - Мефистофель отломил край галеты и сунул в рот. Запил чаем. - Не думаю, чтоб она меня любила. Хотела - да, но не любила. А вот третья... Та пела мне колыбельные и рисовала мой портрет на стене комнаты. Говорила, что минута, проведенная в разлуке, - мертвая минута. Она всегда плакала, провожая меня на работу, всегда оставалась дома, дожидаясь меня, уснувшего в баре. Даже посвящала мне длинные протяжные стихи. Она называла меня "мужем", и случилось - создала крошечное подобие меня - ребенка. Я часто оставлял ее одну, ибо ей нужно было плакать в одиночестве. Потом ее сердце съела язва любви, и мать с отцом приехали в город похоронить дочь. Скажи мне теперь, кого из них тебе жаль больше?
- Ну, конечно же, третью, мессир...
- Баба!... - заметил он мне, перебивая.
9.
- Вы не поможете мне, мессир?
- Да-да. А в чем, собственно, дело? - Мефистофель нехотя оторвался от фруктового салата и посмотрел на меня.
- Мне нужен яд, мессир. Много яда. Дайте мне в долг, пожалуйста.
- Помилуйте! Для чего тебя яд? Неужто решила-таки травиться? - он размахивал перед моим носом вилочкой, унизанной долькой апельсина.
- Нет, мессир. Не травиться, но травить. Я хочу отомстить обидевшей меня, мессир.
- Ха! Тогда просто полюби ее, дуреха! Любовь окажется сильнее цикуты и разъест столь ненавистное тебе существо, - он потянулся через стол, взял черничное варенье и сдобрил им кусок белой булки. - И пока ты можешь любить, никогда не проси яда взаймы. Даже у меня.
10.
Стакан томатного сока с солью, чесноком и перцем. Что может быть лучше? Я облизала губы.
- Может быть, убив, я пойму смысл мною отнятой жизни? Увижу его на носике пули?
- Ты только что убила сок. Ни за что, ни про что. - Мефистофель схватил пустой стакан и разбил его о подоконник - Я размозжил голову стеклянному баловню. Где же был повод их существования? В чесноке, перце, томатах? Не вижу! Может, он закатился под тумбочку? - Мефистофель обшарил взглядом всю комнату.
- Помилуйте, мессир! Жизнь человека - не помидоры, и не стекло!
- Но ведь ты даже не задумалась, чем именно опалил тебе губы последний глоток, правда!? - Мефистофель подошел к графину и втянул ноздрями пряный багровый запах.
11.
- Теперь у тебя только один недостаток - молодость.- Мефистофель добавил в кофе ложку сахара. Плеснул из молочника жирных сливок.
- Разве это недостаток, мессир? Ведь они влюбляются в мою молодость и превозносят ее до небес. Они сами становятся моложе, постоянно расцветая.
- Но ни одна из них не захочет поменяться с тобой местами. Неужели ты не замечала, что женщины ухаживают за своими морщинами? Твоя молодость нужна им, как вуаль, за которой другим не разглядеть опыта лица. Но они никогда не расстанутся с возрастом, вот увидишь, - он намазывал медом хрусткий булочный ломтик.
- Значит, я так смела, мессир, что могу не прятать щек, лба и глаз!
- Просто ты еще глупа и не знаешь, что у человека нет ничего, кроме собственной истории, чем можно было бы укрыться в гробу. Муслин твоей юности спасает их лица от воров. - Мефистофель говорил, плотно набив рот, истекая янтарем слюны.
- Эй! Воры! Берите мою историю, мою жизнь! Берите всю! Вы прогадали, мессир, ха-ха! Видите, никто не стремится красть чужое прошлое.
- Неудивительно. Даже я еще не вижу на тебе лица, - он резко откинулся на спинку стула. Зевнул. Прикрыв губы платком.
12.
- ... разве разумный взрослый человек способен убить другого, да еще таким изощренным способом?... - Мефистофель намотал на вилку ломтик яичницы и пихнул в рот - Так ненужно жестоки могут быть душевнобольные и дети с еще неокрепшим мягким мозгом.
- Но тогда, кто же дети, мессир?
- Дети и есть те пресловутые "мудрые взрослые". Не потому ли так редко встретишь убийцу-ребенка... - он густо полил сосиску горчицей.
- Но тогда, кто же взрослые мессир?
- Не понимаешь? Это старые озлобленные дети с холодцом в головах. Они без устали плодятся, надеясь родить себе подобных, но каждый раз их ждет неудача. Рождаются взрослые, и вместе с ними в детях расцветает злоба и зависть. Не потому ли родители наказывают свое чадо поркой и без устали ругают новое поколение?... - Мефистофель взял с блюдца поджаристую гренку.
- Но тогда, куда же деваются все взрослые, когда вырастают?
- Увы, они вырастают в детей. Их шрамы со временем заживают, обиды забываются, мозги наполняются жижей, животы - детенышами. Все идет по кругу.
- Но я не хочу становиться старым ребенком, мессир!... - Тогда спускай штаны. Нужно подновить тебе родительские отметины! - он невесело присвистнул и встал из-за стола. (с)
- Правду ли говорят, мессир, что когда-то все люди были андрогинны, а бог разделил людей надвое. И вот мы бродим по Вселенной, разыскивая причитающуюся половинку?
- Абсолютно верно, - Мефистофель входил в столовую, вытирая руки полотенцем. На нем был полосатый отцовский халат и мои носки.
- Интересно, возможно ли мне найти свою половинку. Кто он? Какой он? Должно быть, он мне роднее, чем все сестры и братья?
- Так-с, сейчас посмотрим, - он извлек из кармана черный электронный блокнотик, пробежал пальцами по кнопкам - Лючано Поричелло, вонючий ланцерони, бродяга и педераст, умер в 1863 году, обожравшись пармской ветчины. Краденой, между прочим, ветчины. Наверное, тоже мечтал найти alter ego. Хочешь, я приготовлю на завтрак зеленый салат, а ты бы пока сбегала в булочную?
2.
- Странное ты существо, моя девочка, - Мефистофель ковырнул вилкой ломтик "Рокфора" - тратишься на этот плесневелый сыр, но брезгуешь брынзой. Платишь продажным женщинам, но чураешься ласок Возлюбленной. Куришь опиум в притонах, но чистый деревенский воздух вызывает у тебя асфиксии. Свою жизнь ты тратишь на умирание. Странное ты существо...
- Но, быть может, в отличие от остальных, мне хотя бы умереть удастся наоборот...
- Кого ты пытаешься обмануть? - он вкрадчиво расхохотался и потрепал меня по щеке.
3.
Мы завтракали мороженым с орехами и шоколадом. Мы пили ситро. Мы читали вслух. Мы смеялись. Было редкостно покойно и празднично.
- Как ты уродлива сегодня! - вдруг сказал Мефистофель, посмотрев не меня поверх очков - Что с тобой? Он вынул из кармашка лупу и принялся разглядывать меня самым тщательнейшим образом:
- Ухо обожжено...
- Да, потому что она стонала.
- Левый глаз испорчен кровоподтеком...
- Да, потому что она была красива.
- Правый отсутствует вовсе...
- Да, потому что она усыпляла меня поцелуями.
- Ребра. Вероятно, поломаны. Плечи в синяках...
- Да, потому что она ласкала мое тело.
- Ты только посмотри, что стало с твоими пальцами!!..
- Да, потому что она пригласила меня внутрь.
- Ноздри порваны по краям...
- Да, потому что она истекала ароматом тюльпанов.
- Мертвенно-синие губы...
- Да, потому что к губам она так и не прикоснулась.
- Эта любовь оставит от тебя руины, старуха. А ведь я - предупреждал!
- Да. И мне придется рождать для себя иной фасад, заново белить портики и шлифовать колонны. Что же мне делать, мессир!?
- Это все пустяки. Я раздумываю, где доставать для тебя свежее сердце, живую печень, чистые легкие, сытую кровь?
- И душу.
- Вот как!? Ты пользуешься моим расположением, меркантильная сволочь. А где же предыдущие четыре? - Мефистофель сунул в рот ложку мороженого и, дурачась, вспенил его на губах.
4.
Он вытер губы салфеткой и, свернув ее корабликом, сказал:
- В основе всех ваших подвигов лежит жажда половых наслаждений.
- Ну, это Вы загнули, мессир. А как же жажда славы? Денег? Власти, наконец?
- Твои стихи принесут тебе славу, ибо ты сможешь возбуждать множество женщин. Твоя слава принесет тебе богатство, и ты сможешь покупать множество женщин. Твои деньги принесут тебе власть, и ты сможешь покорять множество женщин.
- Нет-нет, мессир. Мне нужна только одна женщина. Мне нужна моя возлюбленная. И стихи я буду слагать только ей, и только для нее куплю ожерелье из черного жемчуга, и только она покорится мне однажды. Дождливой грохочущей ночью, когда все вокруг будет содрогаться нам в такт!...
- Эка ты возбудилась! - улыбнулся Мефистофель - Гарсон, пожалуйста, холодного нарзану!!
5.
- Я хочу родить. Зачать в самой глубине и выплеснуть на свет. Вы станете отцом моего сына, мессир?
- Вероятно, мне придется - Мефистофель перемешал овсянку, добавил масла, надкусил бутерброд.
- Ребенок будет лучшим моим творением. Все стихи, недорощенные мысли покажутся мне мусором. А любовь к нему затмит прошлые раны, романы и увлечения.
- М-м, кому ты собираешься посвятить лучшее творение?
- Своей Возлюбленной, мессир. Она не может писать, она не может иметь детей. Я посвящу сына ей.
Мефистофель рассмеялся в голос, зачерпнул кабачковой икры и с видимым наслаждением вылизал ложку.
- Почему же Вы смеетесь, мессир? Надо мной?
- Не над тобой. Но скажи мне, что ты будешь делать с черновиком, если шедевра не получится? И согласишься ли делить славу со мной в случае успеха?
6.
- Мессир, скажите, Любить - это ремесло?
- Угу - ответил Мефистофель, срезая с яблока тонкую ленточку кожуры.
- ... или талант?...
- Угу - повторил он снова, и вторая зеленая завитушка упала на блюдце рядом с первой.
- или гений?...
- Угу - произнес Мефистофель в третий раз, неуклонно полосуя серебряным ножичком глянцевую обложку.
- ... и существует ли абсолютный гений в любви?..
- Угу - он не поднимал на меня глаз.
- ... и каков же он? что он?...
- Хм - Мефистофель рассек плоть.
- ...если он гениален, то, пожалуй, любое сердце ему удастся согреть, зажечь, оплодотворить, влюбить в себя!.. - я хитро заулыбалась.
- Что это ты себе вообразила? Гений в том, что ему удастся согреть и оплодотворить, не влюбляя, - он бросил мне в ладони обнаженный плод.
7.
Мефистофель ворвался этим утром ко мне в комнату пятнистый и прекрасный, как фавн. Примостился на краешке канапе. Свил ноги гибкой петлей. Достал из сумочки чизбургер и уставился на него.
- Твой тиран умер вчера. В Венеции. Ешь спокойно, - сказала я ему, улыбаясь.
- Да, мой бог умер вчера. Теперь тело Вацы не нужно ни голоду, ни душе. - Мефистофель опустился на колени и заплакал, как русалка.
8.
- Вот тебе загадка: в моей жизни было три прекрасных женщины. - Мефистофель, вероятно, только что возвратился с ночной пирушки. Он был откровенен и стариковски-слезлив. - Представь себе, все три умерли от язв. Первая - от язвы желудка, вторая - от язвы на нижней губе, третья - от сердечной язвы. Третья любила меня так сильно, что заболела. Теперь скажи мне, кого из них тебе жаль больше? - Мефистофель крепко выжал в чай лимонную дольку.
- Конечно же, последнюю, мессир, ведь она?..
- Все ясно. Да, она любила меня. А первая была самой страстной, самой сумасшедшей. Она проигрывала себя на скачках. Обожала острую мексиканскую пищу и водку. Она изменяла мне с кубинскими моряками в порту и с французскими хористками в закоулках борделей. Иногда мы уходили в поле и лежали, разбросав руки, блуждая глазами в созвездиях. А потом любили друг друга так, что земля подбрасывала вверх наши бедра, пружиня. Она, конечно, не любила меня, - он улыбнулся. - Вторая много курила, пила абсент, читала стихи, сидя в плетеном кресле. Она была манерной особой с ломаными руками. И ее любовники всегда смотрели свысока на меня, на мои стоптанные туфли, бедную одежду. Она втаскивала меня в свою постель и заставляла подчиняться ей, а потом давала мне денег. Она резала себе вены, убивалась люминалом и ждала спасения. Мы много путешествовали: Греция, Египет, Индия. В Индии она и подцепила эту заразу. Уже ничто не смогло ей помочь. - Мефистофель отломил край галеты и сунул в рот. Запил чаем. - Не думаю, чтоб она меня любила. Хотела - да, но не любила. А вот третья... Та пела мне колыбельные и рисовала мой портрет на стене комнаты. Говорила, что минута, проведенная в разлуке, - мертвая минута. Она всегда плакала, провожая меня на работу, всегда оставалась дома, дожидаясь меня, уснувшего в баре. Даже посвящала мне длинные протяжные стихи. Она называла меня "мужем", и случилось - создала крошечное подобие меня - ребенка. Я часто оставлял ее одну, ибо ей нужно было плакать в одиночестве. Потом ее сердце съела язва любви, и мать с отцом приехали в город похоронить дочь. Скажи мне теперь, кого из них тебе жаль больше?
- Ну, конечно же, третью, мессир...
- Баба!... - заметил он мне, перебивая.
9.
- Вы не поможете мне, мессир?
- Да-да. А в чем, собственно, дело? - Мефистофель нехотя оторвался от фруктового салата и посмотрел на меня.
- Мне нужен яд, мессир. Много яда. Дайте мне в долг, пожалуйста.
- Помилуйте! Для чего тебя яд? Неужто решила-таки травиться? - он размахивал перед моим носом вилочкой, унизанной долькой апельсина.
- Нет, мессир. Не травиться, но травить. Я хочу отомстить обидевшей меня, мессир.
- Ха! Тогда просто полюби ее, дуреха! Любовь окажется сильнее цикуты и разъест столь ненавистное тебе существо, - он потянулся через стол, взял черничное варенье и сдобрил им кусок белой булки. - И пока ты можешь любить, никогда не проси яда взаймы. Даже у меня.
10.
Стакан томатного сока с солью, чесноком и перцем. Что может быть лучше? Я облизала губы.
- Может быть, убив, я пойму смысл мною отнятой жизни? Увижу его на носике пули?
- Ты только что убила сок. Ни за что, ни про что. - Мефистофель схватил пустой стакан и разбил его о подоконник - Я размозжил голову стеклянному баловню. Где же был повод их существования? В чесноке, перце, томатах? Не вижу! Может, он закатился под тумбочку? - Мефистофель обшарил взглядом всю комнату.
- Помилуйте, мессир! Жизнь человека - не помидоры, и не стекло!
- Но ведь ты даже не задумалась, чем именно опалил тебе губы последний глоток, правда!? - Мефистофель подошел к графину и втянул ноздрями пряный багровый запах.
11.
- Теперь у тебя только один недостаток - молодость.- Мефистофель добавил в кофе ложку сахара. Плеснул из молочника жирных сливок.
- Разве это недостаток, мессир? Ведь они влюбляются в мою молодость и превозносят ее до небес. Они сами становятся моложе, постоянно расцветая.
- Но ни одна из них не захочет поменяться с тобой местами. Неужели ты не замечала, что женщины ухаживают за своими морщинами? Твоя молодость нужна им, как вуаль, за которой другим не разглядеть опыта лица. Но они никогда не расстанутся с возрастом, вот увидишь, - он намазывал медом хрусткий булочный ломтик.
- Значит, я так смела, мессир, что могу не прятать щек, лба и глаз!
- Просто ты еще глупа и не знаешь, что у человека нет ничего, кроме собственной истории, чем можно было бы укрыться в гробу. Муслин твоей юности спасает их лица от воров. - Мефистофель говорил, плотно набив рот, истекая янтарем слюны.
- Эй! Воры! Берите мою историю, мою жизнь! Берите всю! Вы прогадали, мессир, ха-ха! Видите, никто не стремится красть чужое прошлое.
- Неудивительно. Даже я еще не вижу на тебе лица, - он резко откинулся на спинку стула. Зевнул. Прикрыв губы платком.
12.
- ... разве разумный взрослый человек способен убить другого, да еще таким изощренным способом?... - Мефистофель намотал на вилку ломтик яичницы и пихнул в рот - Так ненужно жестоки могут быть душевнобольные и дети с еще неокрепшим мягким мозгом.
- Но тогда, кто же дети, мессир?
- Дети и есть те пресловутые "мудрые взрослые". Не потому ли так редко встретишь убийцу-ребенка... - он густо полил сосиску горчицей.
- Но тогда, кто же взрослые мессир?
- Не понимаешь? Это старые озлобленные дети с холодцом в головах. Они без устали плодятся, надеясь родить себе подобных, но каждый раз их ждет неудача. Рождаются взрослые, и вместе с ними в детях расцветает злоба и зависть. Не потому ли родители наказывают свое чадо поркой и без устали ругают новое поколение?... - Мефистофель взял с блюдца поджаристую гренку.
- Но тогда, куда же деваются все взрослые, когда вырастают?
- Увы, они вырастают в детей. Их шрамы со временем заживают, обиды забываются, мозги наполняются жижей, животы - детенышами. Все идет по кругу.
- Но я не хочу становиться старым ребенком, мессир!... - Тогда спускай штаны. Нужно подновить тебе родительские отметины! - он невесело присвистнул и встал из-за стола. (с)
