Вместе счастье нам не праздновать
У рассвета на краю –
Мы с тобою слишком разные,
Чтобы жить в одном раю.

Только ветры непокорные
Вновь расскажут о тебе;
Мы с тобою слишком гордые,
Чтобы плакать о судьбе.

Полетим по небу искрами
Друг за другом по следам –
Мы с тобою слишком близкие,
Чтоб расстаться навсегда.

Как забыть свиданья нежные,
Как не думать о былом…
Мы с тобою слишком грешные,
Чтобы небо помогло.

Стать другою не сумела я;
Но душа не вспомнит мук.
Мы с тобою слишком смелые,
Чтоб бояться всех разлук.

И пускай не будем вместе мы
Ни во сне, ни наяву, –
Мы с тобою слишком честные,
Чтоб обманывать судьбу.
 

Ты научил меня пить коньяк с пепси-колой,
Быть откровенной с тобой до конца, спать голой...
И после жарких объятий курить в кровати,
Жарить пельмени в сковороде ты научил, кстати...


Ты научил меня засыпать в крепких объятьях,
Громко стонать и гореть в любовных занятьях...
Мы просто лежали с тобой на полу и мечтали...
Довольные "по уши" оттого, что вместе "устали"...


Ты научил меня снова любить и быть рядом,
И понимать тебя даже без слов, так, взглядом...
Тот старый диван, помнишь, даже купить хотели,
И эту любовь помнят чужие диваны, чужие отели...


Ты научил меня жить без тебя постепенно,
Долго прощался и уходил несовременно...
И иногда даже звонить ночью пытался,
Ты научил молчать... и навык остался...


Бойкова Марина 

Не молчи со мной, детка.
В этой осени город – почти простуда, со вкусом меда и молока.
Относительность – да и та заложена в генах.
Я все еще берегу кротость взглядов твоих несмелых,
Солод губ твоих – переспелых,
Под треск кредиток, вынимаемых с кошелька.
Просто из всех, кто мне дорог – у тебя, в самом деле, крепкая и ужасно преданная рука.

В этой осени город – пустая рама, тут озябшие фонари по ночам встречаются возле трасс,
Этот мир без тебя – озлоблен, надколот, скушен
Без тебя он ничей – нерушимый, душный.
Сочиняет Бога, теорию чисел, политику, смертность рас,
Бесконечность фраз.
Но ведь на деле Бог – это просто Кто-то неравнодушный.

В этой осени город – саднящая старая рана в районе пульса, тупая боль.
Затерянный адресат и немой свидетель
Тут ветер хлопает так, что двери слетают с петель.
В моем мире ты – единственный благодетель,
Без тебя он немыслим, захлопнут, и дальше, чем Шарль-де-Голь,
В котором только мотивы и алкоголь.

В этой осени город – почти бумажный в купе с твоей ленцой.
Безнадежен, пуст, с ноткой знатного тунеядца.
Без тебя никак – уехать или остаться,
Холодеть, отражаться в зеркале, задыхаться.
Без тебя этот воздух лежалой несет гнильцой.
Без тебя этот голос соленый и с хрипотцой.

В этой осени город – как наше славное лето, мнит себя пустозвоном и силачом,
Безудержным, явно сбывшимся и счастливым,
Пребывает дымчатым, теплым, радостным и визгливым.
Без тебя он сер, сродни переспелым сливам –
Скован, словно параличом,
Его образ в толпе задевает тебя плечом.

А еще в этой осени город – как клубни дыма, бессмысленное враньё,
Поцарапанный, пыльный, заезженный, как пластинка,
От которого ценности – как со старого фотоснимка,
Где она одна – россиянка ли, осетинка,
Где ни йоты нас – если помнишь, ту грань одиночества, солнце мое.
К счастью, мир без тебя – безудержное старье.

Этой осенью город – ржавая середина, невнятность поступков, дрянная, хмельная речь.
С запахом старых писем, картофельного крахмала,
Стуком колес о рельсы, бликом света по одеялу,
И дает так много (а кажется – будто мало)
Блеск твоих карих глаз, шелк загорелых плеч.
Без тебя этот мир – вокзал суетных невстреч.

В этой осени город – ромбиками сквозь воду, солнечные лучи,
Узнаваем по почерку, запаху, краю отбитой чашки.
От касаний твоих, от крахмальной твоей рубашки,
По спине еще час марафонно бегут мурашки,
Не молчи, мой свет, пожалуйста, не молчи.
Взглядом своим лечи.

Без тебя этот мир – бесцелен, с него вреда,
Как от сильного яда, на зло педантичным ГОСТам,
Он без тебя бессмыслен, и не по росту,
Тих, обездвижен, жалок, в нем все не просто.
И душа не была горда,
И рука не была тверда.

Просто не кончайся в нем, пожалуйста,
никогда
Н. Озерицкая  

Пустая, холодная, жуткая комната.
Захламлена, грязная, очень бездомная.
Уйти - не уйти - кто же мне посоветует?
Одно говорить, а другое - ответствовать.
Одно говорить, а другое - прочувствовать,
Как трудно, как мерзко за жизнь врачу совать.
Когда тяжело, то не надо подробностей.
И слышится иноходь скорая, дробная.
По снегу холодному снова непонятый
Бреду чистокровною, лучше, чем понею.
И хочется крикнуть: "За что же? Что сделал я?"
Да рот забивает метель, вьюга белая.
Кровь от лица.
Сердце в рубцах.
Но надо стоять до конца!
Я знаю: за то, что хотел по-хорошему,
За то, что поверил вдруг в мир огорошенный,
За то, что любовь не считал подаянием,
За то, что себе не искал оправдания,
За то, что горел не дровами, а свечкою,
Что многое знал, хоть и не был предтечею, -
За все это жуткая, грязная комната,
Пустая, холодная, очень бездомная.
Кровь от лица.
Сердце в рубцах.
Но надо стоять до конца!
Осколки посуды несбывшимся праздником,
И ноты, как чертики, пляшут, проказники,
В глазах, обведенных кругами бессонными.
И пропасть, и пропасть, и пропасть бездонная...
Кровь от лица.
Сердце в рубцах.
Но надо стоять до конца!

AP